Дверь она, влетая, не закрыла и теперь в проеме нарисовались четыре знакомые физиономии ее боевой пятерки. В поисках лучшего обзора эти личности чуть не лезли друг на друга. Один даже чуть не лег на пол между ног своих товарищей.
Ну, что ты будешь делать с этой артисткой…? Только подыгрывать ей.
— О, любимая! Как ты могла подумать, что эта грязная, мокрая тряпка и есть свадебное полотенце?! — вновь подражая маринаровскому трагику, взвыл я, и театральным жестом отправил полотенце в полет… в сторону кровати. Не хочу пачкать хорошую вещь. — Я знаю, что ты ночами не спишь, мечтая выйти за меня замуж, но потерпи еще годик-другой, пока мои мастерицы не соткут полотенце, достойное твоей красоты!
— Ну, хорошо, — голосом пай девочки ответила Свента, — я потерплю еще годик, другой, третий… — и, выходя из образа счастливой невесты, в обычном своем стиле огорошила. — Я, собственно, по делу. Через два часа мы отправляемся в Сербано. Кареты заказаны. Прислуга нанята.
— К-какие кареты? К-какая прислуга? — заикаясь от удивления, забормотал я. — Дилижанс завтра. Я только-только за билетами собрался.
— Ты, может быть, еще босиком пойдешь? С торбочкой, кривой палкой и новыми сапогами за плечом? Странник. В общем, я все уже организовала. Едем на практику все вместе. Моя боевая пятерка, — она махнула рукой в сторону двери, откуда энергично закивали, — пять человек. Плюс ты и эта ваша девчонка. Семь человек. Ребята в одну карету, ты, я и девушка — в другую, прислуга — в фуру с багажом.
— Ты чего, целый обоз наняла?
— А что мелочиться? В дилижансе я давиться не буду. Хочу останавливаться там, где мне хочется, а не там, где остановки дилижанса, и на столько, насколько мне надо. Филин, хватит вопросов — собирайся. Кареты скоро подъедут.
— А…
— Ребята помогут тебе собраться. Девушка твоя уже пакует платья, в которых будет тебя обольщать.
— Она не моя.
— А чего ж так? Вроде фигурка ничего, личико миленькое и глазки тебе вчера строила.
— Отцепись. Не помню я про глазки. Ты лучше скажи, кому светлая мысль пришла все убрать сразу после праздника? Богами клянусь, расцеловал бы.
— Ты что же, не помнишь? Ах, какая досада! — грустно сказала Свента.
Парни с удобствами, как в театре, расположились в комнате и с интересом прислушивались к нашему разговору.
— Что случилось? — встревожился я.
— Досадно, что я с детства не тренировалась в уборке стола. Но прислугу надо же было чем-то занять, — потом рассмеялась, как ни в чем, ни бывало. — Да, ты это был, Филин. Ты! Можешь расцеловаться с собой, а мы с ребятами посмотрим, как у тебя это получится.
Во как. И чего только под хорошее вино в голову не придет? Хоть записывай за собой. А расцеловать себя не проблема. Я прошел в душевую, снял зеркало, что висело над раковиной, торжественно внес его в комнату и с подобающими словами: «Умница, Филин», — чмок-чмок-чмок… тьфу — на пятно мыльного раствора попал — выполнил свое обещание. Хохот всей боевой пятерки подтвердил, что спектакль удался. Один из парней даже предложил мне ехать с ними, чтобы не скучно было в дороге. На что Свента категорически возразила.
— Нет, ребята. Ему же целый диван надо! Не поместитесь.
Через полтора часа я погрузил свой невеликий багаж в фуру, сам сел в карету, где уже расположились Кламира и Свента, и мы отправились в путь.
Лучше бы я встал пораньше — с рассветом. Взял бы вещи и тут же уехал. Пусть с пересадками, но только не в карете Свенты. Оказывается, она загодя узнала от Сена, где можно найти моего наставника по самообороне, вызнала у него, какие приемы я должен изучать дальше, выспросила советы и рекомендации по тренировке, и в пути стала меня гонять. Час утром перед завтраком, час перед обедом, для чего специально делалась остановка, и полтора-два часа перед ужином. Хорошо я, на всякий случай, хотя Свенту всяким случаем не назовешь — очень предусмотрительная особа — прихватил с собой набор зелий, сделанных для меня учителем Лабриано. После первых занятий по самообороне я, наверное, не встал бы вовсе от болей во всем теле, если бы не эти зелья. Там было что-то укрепляющее суставы и связки, питающее, тонизирующее и еще куча компонентов. Все их я знал, и сделать такие же зелья вполне мог сам, за исключением внедренного узора. А в нем то и заключалась львиная доля эффективности этих зелий. Но мне должно было хватить…, наверное.
Кроме этого, учитель тоже не оставил меня без внимания и нагрузил тренировками. Он уже давно стал для меня больше, чем наставник. Учителем я считаю человека, который не только передает тебе знания по предмету, но и делится житейским опытом, учит видеть и понимать жизнь во всем ее многообразии. Таким для меня давно уже стал дедушка Лил, а теперь и целитель Лабриано.
Я продолжал тренировки. Тянул две нити и пытался тянуть третью. К концу практики это у меня обязательно должно получаться — такова была цель. Тренировался в построении боевых узоров. В том числе и ежа не забывал. Модифицированный вариант с разрывными иглами я уже строил за минуту и помимо этого, увлекшись, похоже, еще больше модернизировал его. Хотя, может быть, это придумали уже давно, но я добился того, что еж по моему указанию прошивал своими иголками не весь круг, а только заданный сектор. Сами представляете, как мне это понравилось. Если враг впереди, а друзья сзади, я не мог раньше применить ежа. Друзья могли пострадать больше, чем враги. Теперь же совсем другое дело и плотность пучка иголок при этом возрастала на порядок. Копье, секира и булава также не остались без внимания. Я эти узоры строил менее, чем за минуту, но продолжал, как и обещал учителю, тренироваться дальше. Однако самой напряженной была тренировка в одновременном построении любого узора, не отключаясь от реальности. Если раньше я полностью погружался в серебристый туман, отрешаясь от реальности, то теперь я мог уже, пока сквозь туман, видеть реальные объекты. С каждым разом туман становился все прозрачнее и прозрачнее. Я даже стал смутно различать на удалении метров десяти-пятнадцати магические узоры, внедренные в амулеты других людей.