Будь здоров - Страница 51

— А чего ты заморенный такой? — спросил старичок.

— Больной тяжелый. Всю ночь около него крутились.

— А. Так это лесоруб, Лукрасия сын. Жаль парня. Добрый, да работящий. Осенью его Лукрасий женить собирался. И девка пригожая на примете у него была — плачет, убивается теперь, небось. А что ж поделаешь?

— А можно, я Кламиру покушать пришлю? Тоже всю ночь то эликсиры, то капельницы… Не отдохнула совсем.

— А и присылай — голодной не отпущу.

Я вернулся в палату и отправил Кламиру завтракать, а сам, выпив пару эликсиров для восстановления нужных веществ, снял мантию и завернулся в простыню, которую снял со свободной койки.

Присел в кресло возле больного, посмотрел магическим зрением — все в порядке. Восстановление почти завершено. Пару дней полежит, отъестся, отдохнет, а там — хоть на свадьбу, хоть на работу. С этой мыслью я и отключился.

Долго спать мне не дали. Знахаря принесло чуть свет и он, углядев страшную картину — меня, завернутого в простыню, нагло спящего у постели умирающего — впервые изменив привычной для себя манере, хрипло, но тихо, прорычал.

— Как же ты можешь! У постели умирающего! Вместо того чтобы облегчить ему участь — ты с девкой развлекался?

Спросонья я не понял, что случилось. Встрепенулся и заморгал, пытаясь оглядеться, и вспомнить, где я, и что, собственно, происходит. Первое, что увидел — пронзающий как огнешаром взгляд знахаря. Второе — палату, спящего больного и луч солано на полу. Солнце встало, но еще рано, отметило мое сознание. И только третьим вспомнились слова наставника. Я впился не менее яростным взглядом в его глаза, встал и также тихо прорычал.

— Осторожнее в словах, господин Герболио! За них можно и перчаткой по лицу получить! — огонь в глазах знахаря вспыхнул еще яростнее, хотя и до этого он спорили яркостью с солано, но тон сменился на приторно сладкий.

— И как же господин ассистент травника охарактеризует состояние вверенного его попечению больного?

— Состояние стабильное. Прогноз положительный, — не прекращая дуэль взглядов, доложил я. — Завтра можно выписывать, если не терпится, но лучше послезавтра.

Ярость в глазах наставника сменилась сначала удивлением, потом тревогой — уж не сошел ли практикант с ума от переживаний? Он резко отвернулся от меня. Подошел к койке больного и низко склонился над ним. Почти две минуты он, молча и пристально, вглядывался в спокойно спящего человека, затем медленно разогнулся и с бесконечным удивлением посмотрел на меня.

— Невероятно! Я не мог ошибиться. Он не мог выздороветь. День. Максимум — два и все… — вдруг ему в голову пришла еще одна мысль, — если только здесь не побывал целитель. Но откуда здесь быть целителю? — начал размышлять он вслух. — Меня предупредили бы. Обязательно предупредили бы. Или нет? — и он что-то тихо забормотал про себя. Наконец, придя к какому-то решению, он снова, словно впервые встретив, посмотрел на меня. — Парень. Скажи. Мне можно. Ты — целитель?

Я не посчитал нужным скрываться перед коллегой и молча кивнул.

— Вот Лиллениан — старый хрыч! Опять не предупредил! Ну, я ему покажу, — с превеликим облегчением забормотал Герболио. — Попроси у меня теперь корень животворный из ущелья змейного — лопуха тебе корень, а не животворный.

Он немного пометался по палате, радостно потирая руки, потом остановился и деловито сказал.

— Так, парень. Славы и благодарности от родных и самого больного тебе не видать — секретность, клятая. Сейчас быстро…, а где Кламира? Завтракает? Ладно. С ней потом. Сейчас же мы с тобой быстро бреем голову больного — ты ж ему и волосы на пробитом месте вырастил — и говорим, что сначала за волосами не разглядели, а оказалось только кожа содрана на макушке. Потому и крови было много. Всё. Действуем.

Мы сняли повязку с головы лесоруба и побрили его голову. Он, разумеется, проснулся, но мы ему объяснили наши действия лекарской надобностью. Этого оказалось для него достаточно.

Герболио густо намазал больному голову какой-то вонючей мазью — средством для укрепления волос, как я позже выяснил, — и мы замотали ее толстым слоев бинтов, соорудив некое подобие халифатской чалмы.

Только мы успели закончить секретные лекарские процедуры, как в коридоре раздался многоголосый женский вой и плач. Надо сказать, что эта палата всей больнице была известна, как палата для умирающих. Поэтому, узнав, куда поместили их ненаглядного сына, жениха, племянника женщины начали предварительную репетицию оплакивания. К ним тут же вышел Герболио и в ласковых выражениях известил собравшихся, что своим воем они мешают спать их выздоравливающему чаду. Плач сменился ликованием и толпа родни, громко радуясь, на цыпочках покинула больницу.

Герболио со вздохом облегчения вернулся в палату и опять посмотрел на меня.

— А почему ты в простыне?

— Мантия вся мокрая от пота была — я ее и снял. Запасная дома, но до него еще дойти надо, — пробурчал я.

— Ходить не надо. Я пошлю кого-нибудь. Принесут. Ты два дня отдыхаешь. И без разговоров, — прикрикнул он. — Сгореть хочешь досрочно?! Это не обсуждается, — секунду помолчал и, как всегда ехидно, пообещал, — а вот разговор… и до-о-о-о-олгий, отдыху твоему не помешает.

Глава 20

Разговор с Герболио, вопреки его угрозам, получился совсем не долгим. Его не интересовали подробности, как я это делаю, что при этом вижу, кто первый заметил, и кто чему учил. Его больше интересовало, что я могу практически, и чем это поможет жителям города. То, что я сделал это впервые, его не смутило — раз получилось, значит, умеешь. Случайность в таком сложном случае, как у лесоруба, — это нечто просто невероятное.